Франсин Риверс - Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

Вартимей ушел.

Атрет натянул на голову одеяло, закрываясь от света звезд и холодного ветра.

— Ну что, он придет на этот раз? — спросил Тибулл.

— Нет.

— Не будем его больше будить, — предложил Агав. — Были люди поупрямее Атрета, и те приходили к Господу.

— Он сказал, что в следующий раз сломает мне руку, если я его разбужу. Думаю, с него станется.

— Ну что ж, тогда будем с ним поосторожнее и станем держаться от него подальше, — сказал Тибулл, весело смеясь.

Откинув одеяло, Атрет приподнялся и сел. Стоило молодым людям взглянуть на его лицо, как они тут же отошли поближе к остальным пассажирам. Пробормотав проклятия, Атрет откинулся назад, испытав некоторое облегчение оттого, что ему больше никто не докучает своим присутствием. Почти всю ночь эти люди не спят, а только и делают, что делятся своими мечтами «нести Благую Весть умирающему миру». Что за Благая Весть? И что это за умирающий мир? Атрету было непонятно многое из того, что они говорили. Да и зачем ему понимать? Их религия вообще какая–то непонятная. Как и их Бог. Всякий настоящий бог отомстит за убийство своего сына, никогда не простит и не примет к себе тех, кто это сделал.

Рядом разговаривали женщины. Заплакал Халев. Снова откинув одеяло, Атрет приподнялся и сел, но плач в этот момент прекратился. Глядя на Рицпу, германец понял, что она кормит его сына. Ребенок успокоился, почувствовав тепло ее груди и насыщаясь. Атрет успокоился и снова лег.

Отношение этой женщины к нему угнетало Атрета. Он не переставал думать о ней, ему хотелось объяснить ей, зачем он убил Галла и другого человека Серта. Он хотел, чтобы она все поняла. Но она, судя по всему, сторонилась его.

Знакомство с Феофилом оставило у Атрета очень неприятный осадок, и он подумал, что Рицпа знала этого сотника раньше. Она утверждала, будто ей было известно только то, что он римлянин. Скрепя сердце, Атрет поверил ей, но их отношения после этого лучше не стали. Рицпа по–прежнему предпочитала общаться не с ним, а со своими друзьями по вере.

Вчера Атрет искал ее по всему кораблю и нашел сидящей в укромном уголке и кормящей Халева. При этом она что–то тихо говорила малышу. В тот момент она показалась Атрету такой прекрасной и безмятежной, что у него невольно сжалось сердце. Он стоял за бочками, стараясь быть незамеченным, и наблюдал за этой мирной сценой. И внезапно его охватила такая сильная и острая тоска, что он почувствовал физическую боль. Раньше ему казалось, что все его эмоции, за исключением гнева, давно умерли. Он был подобен омертвевшей руке или ноге, по которой давно перестала течь кровь. Но сейчас кровь снова потекла по жилам, и все его чувства и эмоции ожили — а вместе с жизнью к нему пришла и мучительная боль.

Почувствовав его присутствие, Рицпа оглянулась. Атрету достаточно было посмотреть ей в глаза, чтобы ему стало ясно: он никогда не сможет убедить ее в том, что, убив тех людей, он поступил правильно. Рицпа быстро прикрыла шалью себя и Халева, как будто хотела защититься от германца. Это ее действие почему–то причинило Атрету боль и рассердило его даже сильнее, чем все то, что она говорила или делала раньше. В ее глазах он оставался убийцей.

Наверное, так оно и было. Наверное, это было все, что досталось ему в жизни. Но кто был в этом виноват? Он сам, или Рим?

Как только они ступили на борт этого проклятого корабля, Атрет оказался как бы отрезанным от Рицпы. Она все время проводила в общении с другими людьми, чаще с женщинами. Когда же она была предоставлена самой себе, обстоятельства складывались таким образом, что Атрету лучше было ее не искать. Его возмущало то влияние, которое оказывали на Рицпу остальные люди на корабле. Она заботилась о его сыне — не о своем собственном и не о сыне кого–то из этих пассажиров. Разве это не давало Атрету никаких прав на общение с ней?

Этот кровавый римский сотник, кажется, без труда находил с Рицпой общий язык. Атрет видел, как они стояли в носовой части корабля, и ветер развевал волосы Рицпы. Она запросто разговаривала с Феофилом. Атрет часто видел их беседующими друг с другом. Однажды он заметил, что они смеются, и ему стало интересно, не над ним ли.

Все христиане относились к римлянину как к старшему, даже Мнасон, который всегда стремился привлечь внимание к себе.

Феофил быстро стал для них тем, кем для них раньше был Иоанн. Вставал он еще до рассвета, чтобы в молитве воздать славу своему Богу. К нему один за другим присоединялись и остальные, и постепенно раннее утреннее собрание превращалось в самый настоящий праздник!

И вот, теперь они собрались снова. Атрет укрылся одеялом и, стиснув зубы, слушал. Феофил говорил им, как они должны радовать своего распятого Мессию.

— «Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего».

— Аминь, — дружным хором отвечали остальные, действуя при этом на и без того расшатанные нервы Атрета.

— Пользуйтесь своими дарами так, как этого ждет от вас Господь. «Любовь ваша да будет непритворна; отвращайтесь зла, прилепляйтесь к добру».

— Аминь.

— «Будьте братолюбивы друг ко другу с нежностью… В усердии не ослабевайте; духом пламенейте, Господу служите».

— Аминь.

— «В скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны; в нуждах святых принимайте участие… Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте».

Атрету стало больно при воспоминании о тех проклятиях, которые он послал на голову Феофила во время их первой встречи и которые он посылал в его адрес всякий раз, когда видел сотника. Да, он хочет видеть Феофила в Гадесе еще до того, как тот ступит на землю хаттов, — Атрет так ему и сказал!

— «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими. Будьте единомысленны между собою; не высокомудрствуйте, но последуйте смиренным; не мечтайте о себе».

И это говорит римлянин? Атрету захотелось встать и рассмеяться им всем в глаза.

— «Никому не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром пред всеми человеками».

Но, с точки зрения Рима, правильно лишать людей свободы! Разве не римляне отняли свободу у Атрета? Так что же на самом деле правильно?

— «Будьте в мире».

«Pax Romana! — с горечью подумал Атрет. — Ха! Быть в мире с Римом? Не будет этого, пока я дышу!»

— «Будьте в мире со всеми людьми».

Никогда!

— «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию».

Да я призову все силы Черного леса, чтобы отомстить тебе за все, римлянин!

— «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром».